Житков Борис
Даты жизни: 30 августа 1882 года — 19 октября 1938 года.
Наверное, и у тебя так бывало: увидишь что-нибудь интересное, и захочешь узнать — почему? Почему снег белый? Почему у трактора вместо колёс гусеницы? Почему днём звёзд не видно?
Взрослых спросишь — один и рад бы ответить, да сам толком не знает. Другой посмеётся:
— Потому что потому, кончается на «у». Много будешь знать — скоро состаришься…
А третий вовсе рассердиться:
— Нечего нос совать куда не следует! Вырастешь — узнаешь.
И обижаться нельзя: у тебя свои заботы — у взрослых свои.
Но вот жил такой человек, у которого тоже много разных дел было, но выше всех забот ставил он одну: рассказать таким, как ты, ребятам обо всём интересном, что творится вокруг нас. Был этот человек писателем. Звали его Борис Степанович Житков.
Бывало, ночи напролёт сидел он за столом, писал рассказы о том, как люди летают, как паровоз устроен, как телеграмма бежит по проводам, в чём сила трактора, и есть ли жизнь на Марсе, и как пароход поднимали, и про клоуна, и про обезьянку, и ещё про другие интересные вещи. А потом сотни тысяч ребят раскрывали журналы, книжки, находили в них эти рассказы, читали их не отрываясь, а прочитав, удивлялись: «Вот, оказывается, в чём дело-то! А я и не знал…»
С Житковым мы много работали вместе. Даже одну книжку писали с ним вдвоём, и я его помню очень хорошо.
Был он весёлый, добрый, ничего не жалел для людей. Но если в работе кто-нибудь что-нибудь не так делал, вот тут Борис Степанович становился строгим, сердился не на шутку, но скоро «отходил» и чаще всего сам показывал, как нужно сделать.
А делать он, по-моему, всё умел. Был он и плотником, и токарем, и учителем, и рыбаком, и химиком. Он и рисовал неплохо и на скрипке любил играть. Штурманом на кораблях объедил он почти весь свет и всё, о чём писал, видел своими глазами. Много писал он про море. И часто случалось так, что художники, которые делали картинки к его морским рассказам, неправильно рисовали якорь. Житков поругал одного, другого, третьего. А потом сел как-то дома и сам сделал якорь из серебра — совсем как настоящий, только маленький. И когда объяснял художнику, что нарисовать к рассказу, вытаскивал из кармана свой якорёк и говорил:
— А якоря вот такие бывают. Посмотрите хорошенько и нарисуйте как следует.
Знал Житков столько, что иному человеку и сотой доли того не узнать за целую жизнь. И очень не любил людей, которые мало знали и не хотели знать больше.
Как-то раз сидели мы в редакции журнала «Пионер». А редакция тогда помещалась в самом центре Москвы, на первом этаже большого дома. Туда разные люди заходили — кто по делам, а кто без дела. И вот как-то заходит важный иностранец. Вошёл, оглянулся и спрашивает по-французски:
— Кто здесь говорит по-фанцузски?
Борис Степанович посмотрел на него и говорит тоже по-французски:
— По-францукзски тут никто не говорит.
— Так, может быть, по-немецки? — спрашивает иностранец на немецком языке.
— Нет, — говорит Житков уже по-немецки, — к сожалению, и по-немецки тут никто не говорит.
— А по-английски?
— И по-английски мы здесь не говорим, — на чистом английском языке отвечает Борис Степанович.
— Не знаю просто, как мне и быть, — говорит иностранец.
— А что случилось? — спрашивает Житков.
Иностранец, оказывается, заблудился, не может найти гостиницу. Борис Степанович объяснил ему дорогу по-французски, потом по-немецки, потом по-английски…
— Что же вы меня обманули? — смеётся иностранец.
— Я вас не обманывал, — говорит Житков. — Вы же спрашивали: кто здесь говорит по-французски, по-немецки, по-английски? Вот когда мы бываем в Париже, там мы говорим по-французски, в Берлине — по-немецки, а в Лондоне — по-английски, а тут Москва. Здесь, в Москве, говорят по-русски, и вам тоже советую изучить русский язык…
Иностранец поблагодарил и пошёл. А мы, когда он вышел, рассмеялись.
— А по-моему, и не смешно это, а очень грустно, — сказал нам Борис Степанович. — У него-то лучше дела, чем у вас: ему только русский надо учить, а вам сколько?
А. Некрасов
